ОДНОДВОРЦЫ ЕЛЕЦКОГО КРАЯ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В творчестве Ивана Алексеевича Бунина, посвященном жизни русской деревни, однодворцы занимают заметное место. Уже на первых страницах «Жизни Арсеньева» он пишет об однодворцах как о приветливых, но независимых хозяевах, владеющих большими зажиточными дворами: «… в селе мужицкие дворы все большие, зажиточные, с древними дубами на гумнах, с пасеками, с приветливыми, но независимыми хозяевами, рослыми, крупными однодворцами…». В бунинской прозе нашли отражение такие аспекты традиционной культуры однодворцев, как костюм, особенности речи, расселения, верований, психологический тип. Так, в рассказе «Антоновские яблоки» писатель отмечает различия между костюмом «девок-однодворок» и «барских»: «Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят «барские» в своих красивых и грубых, дикарских костюмах…». Сравнение и противопоставление однодворцев и «дворовых» (крепостных крестьян барских усадеб) звучит в словах бывшей «дворовой» господ Хрущевых Натальи в повести «Суходол»: «Мы, дворовые, страшно нежные были… жидки на расправу… не сравнять же с серым однодворцем!». Дворовым, копировавшим своих господ, быт и поведение однодворцев казались грубыми.
Яркий, сочный язык однодворцев отражен в рассказе «Веселый двор»: «- Сказала, ня налягай на муку! – крикнула Алена своим грубым однодворческим голосом». «- Будя, бряхучий!… – Будя, бястыжий! Старый человек, а що бреша! Табе вон на кладбишшу поместье давно готова!». Или: «- Да будя вам бряхать-то! — громче всех закричала Алена, бросая решето. — Галманы!».
Традиционная система разделения сел или частей села по принципу «барские-однодворцы» представлена в повести «Деревня». Читаем: «Мыс и Дурновка, как это всегда бывает со смежными деревнями, жили в постоянной вражде и взаимном презрении. Мысовые считали разбойниками и побирушками дурновцев, дурновцы – мысовых. Дурновка была «барская», а на Мысу обитали «галманы», однодворцы».
Архаика, верность традициям в среде однодворцев способствовали сохранению их самобытной культуры, верований и суеверий, в том числе и представлений, связанных с потусторонним миром, нечистой силой, колдовством. В бунинском «Суходоле» к больной барышне приглашают именно колдуна однодворца: «А весной привозили к барышне колдуна из села Чермашного, знаменитого Клима Ерохина, благообразного богатого однодворца, с сивой большой бородой, с сивыми кудрями, расчесанными на прямой ряд, очень дельного хозяина и очень разумного, простого в речах обычно, но преображавшегося в волхва возле болящих». Вполне закономерно, что обладателем древнего магического знания, хранителем древнего колдовского обряда выступает однодворец. Бунин подчеркивает архаичность облика и поведения Клима, с этнографической точностью воспроизводит обряд «изгнания тоски»: «И вдруг он зачинал странным, отдаленным каким-то голосом…». Характерно само слово «зачинал» вместо «начинал»: зачин – это часть эпического, обрядового текста (например, зачин былины). Клим именно «зачинает» свой заговор «…странным, отдаленным каким-то голосом: — Взыдет Филат… Окна откроет… Двери растворит… Кликнет и скажет: тоска, тоска!… Ты иди, тоска, во темные леса; там твои мяста!».
Для традиционной культуры характерно повседневное сочетание будничного, рационального и мистического, иррационального. Однодворец Клим Ерохин – дельный хозяин, «простой в речах обычно», говорит о хлебах, о дождях, о засухе, о гречихе, но «преображается в волхва», преображая вместе с собой и пространство – в мистическое, обрядовое, мифологическое: «И чувствовала Наталья, что нет и не может быть более ужасных слов, чем эти, сразу переносящие всю ее душу куда-то на край дикого, сказочного, первобытно-грубого мира. И нельзя было не верить в силу их, как не мог не верить в нее и сам Клим, делавший порою прямо чудеса над одержимыми недугом…».
